В честь 130-летнего юбилея Есенина Елизавета Терентьева раскрывает любопытные факты о его повседневных привычках.
В этом году Сергей Есенин — безусловно, главный литературный юбиляр. К 130-летию со дня рождения «последнего поэта деревни» мы побеседовали с Елизаветой Терентьевой, научным сотрудником Московского государственного музея С.А. Есенина. Наша беседа была посвящена бытовым аспектам жизни поэта: как его называли в семье, в какие игры он играл, как осваивал плавание и верховую езду, что предпочитал на обед, как готовил свой любимый желудевый кофе — и другим интересным привычкам великого литератора.
«Ягодка» — Детство и Воспитание
Автобиографических заметок поэт оставил совсем немного — лишь пару страниц, написанных по просьбе издателей, чтобы рассказать о себе читателям.
В этих немногих воспоминаниях Сергей Александрович часто возвращается к образам бабушки и дедушки. В возрасте двух лет будущий поэт был отдан на попечение довольно состоятельному деду по материнской линии, Фёдору Андреевичу Титову, проживавшему в «Матово» — другой части села.
Одно из самых ранних воспоминаний Есенина относится к трём-четырём годам: бабушка Наталья Евтихиевна идёт в Радовецкий монастырь, находящийся примерно в сорока верстах от их дома. Маленький Серёжа, держась за её палку, с трудом волочит ноги от усталости, а бабушка ласково приговаривает: «Иди, иди, ягодка, Бог счастье даст». Именно так, нежно и трогательно, называли его в детстве.
Бабушка воспитывала его в религиозном духе, часто водила в монастыри. Однако сам поэт верил в Бога мало и не любил посещать церковь. Семья знала об этом и придумала свой способ контроля: ему давали четыре копейки на просфору, которую нужно было отнести священнику. Священник делал три надреза и забирал две копейки. Но ребёнок остаётся ребёнком: Серёжа быстро научился сам делать надрезы, а сэкономленные деньги тратил на игру в «свинчатку» (кости) с друзьями. Когда его хитрость раскрылась, страх был так велик, что мальчик убежал к тётке в соседнее село и не возвращался, пока его не простили.
Тем не менее, отношения с бабушкой и дедушкой были очень тёплыми и нежными. Когда Сергея отправили в закрытую церковно-учительскую школу, он сильно тосковал по дому. Однажды он убежал домой, преодолев пешком более ста вёрст (свыше 106 км). Если учесть среднюю скорость человека, это заняло бы около 20 часов. Дома его поступок не оценили, отругали и вернули в школу.
Воспитанием Сергея также занимались его неженатые дяди — «озорные и отчаянные ребята». В три с половиной года его посадили на лошадь без седла и сразу пустили галопом; маленькому Серёже пришлось крепко держаться за холку, чтобы не упасть. Он удержался, хотя, вероятно, с большим трудом. К сожалению, история умалчивает о том, какие впечатления это оставило у ребёнка.
Плавать его научили те же дяди, используя довольно суровый по современным меркам метод. Дядя Саша сажал ребёнка в лодку, отплывал от берега, раздевал Серёжу и бросал в воду «как щенка». «Я неумело испуганно плескал руками, пока не захлёбывался, а он всё кричал: «Эх! Стерва! Ну куда ты годишься?»». «Стерва» в его устах было ласкательным словом.
Когда Серёже Есенину было около восьми лет, другой дядя стал брать его на охоту, где ребёнок фактически заменял охотничью собаку: вылавливал подстреленных уток из озёр, виртуозно лазил по деревьям за добычей, как и положено мальчишке. Интересно, что именно навык ловко взбираться по веткам принёс будущей литературной звезде первый честно заработанный доход: он снимал с деревьев птичьи гнёзда по просьбе соседей.
Женскую любовь и нежность дарила бабушка, «любила из всей мочи, и нежности её не было границ», но именно она и журила его за проказы. «Среди мальчишек всегда был коноводом и большим драчуном и ходил всегда в царапинах», — вспоминал поэт. За это ему и доставалось от любимой бабушки Натальи Евтихиевны. Дедушка же, наоборот, поощрял озорство внука, даже сам мог подзадорить его на кулачный бой, говоря жене: «Ты у меня, дура, его не трожь, он так будет крепче».
Первые стихотворные строки Есенина также появились благодаря бабушке. Она рассказывала ему сказки, что, вероятно, сформировало его яркую образность. Сказки с плохим концом Серёже не нравились, и он «переделывал их на свой лад». Стихи он начал писать, подражая частушкам. В их семье и дедушка пел, хотя, как вспоминал поэт, его репертуар состоял из «песен старых, тягучих, заунывных».
Смерть Натальи Евтихиевны, когда Сергею было 16 лет, стала для него настоящей травмой. Дедушку он тоже очень любил (хотя именно от него он не сбегал из школы). В 1921 году историк Иван Розанов записал слова Сергея Александровича: «Оглядываясь на весь пройденный путь, я всё-таки должен сказать, что никто не имел для меня такого значения, как мой дед. Ему я больше всего обязан. То был удивительный человек. Яркая личность, широкая натура, «умственный мужик»».
«До конца мать не прощу»: Сложные отношения с родителями
Пока сын воспитывался у бабушки и дедушки, его родители усердно работали. Отец был приказчиком в мясной лавке, работая вахтовым методом, который мог длиться месяцами, и домой он возвращался лишь на несколько дней. По этой причине о родителях в воспоминаниях Сергея Александровича сказано мало. Однако именно благодаря их труду семья жила лучше многих односельчан. Родители прилагали все усилия, чтобы их дети могли получить образование. Одноклассники Есенина вспоминали, что из ста детей, поступивших в Константиновскую школу, лишь около десятка завершали обучение. Остальных забирали домой для помощи по хозяйству.
В школе Сергей Есенин остался на второй год, но не из-за плохой успеваемости, а из-за своих мальчишеских проказ. В обычной деревенской семье за такие проступки ребёнка сразу же забирали из школы и отправляли работать в поле, но родители Серёжи оставили его в третьем классе ещё на год. Какова была причина?
«Мы можем только предполагать, — говорит Елизавета Терентьева. — Ему были свойственны шалости. Однажды он начал писать критические частушки, высмеивающие зажиточных односельчан, в том числе и попечителя школы, помещика Кулакова. Возможно, обиженный Кулаков попросил повлиять на мальчишку, чтобы тот не вырос бунтарём и анархистом».
Сергей Александрович уважал своего отца, Александра Никитича, и любил рассказывать о нём как о первом красавце на деревне и прекрасном певце. Однако, как это часто бывает у творческих личностей, отношения с семьёй развивались по синусоиде: поэт то посвящал близким свои самые прекрасные строки, то заявлял, что родителей для него больше не существует.
Мать Сергея уезжала на заработки в Рязань. Предполагается, что это было вызвано не только финансовой нуждой, но и сложными отношениями со свекровью. Муж искренне любил Татьяну Фёдоровну, но не мог защитить её, поскольку часто отсутствовал. На молодую невестку ложилась вся тяжёлая работа по дому. В их жизни были и трагедии: Сергей не был первым ребёнком Татьяны и Александра; их первый сын, Пётр, умер в младенчестве.
Когда Татьяна Фёдоровна выразила отцу желание уехать на заработки, он протестовал, считая это неправильным для хорошей крестьянской семьи, где жена должна терпеть и подчиняться. Тем не менее, родители позволили ей уехать в Рязань, оставив Сергуньку на их попечении. Супруг тоже был недоволен, но смирился. В Рязани Татьяна Фёдоровна проявила себя как аккуратная и трудолюбивая женщина, охотно принимаемая в дома как служанка. Но Сергей всё же держал обиду на мать, и на это были серьёзные причины, которые сегодня назвали бы психологической травмой.
В 16 лет Сергей Александрович тяжело заболел тифом. Мать, рыдая, села у окна шить саван для сына. «Смерти моей ждала! Десять лет прошло, а у меня и сейчас, как вспомню, сердце зайдётся обидой, кажется, ввек ей этого не забуду. До конца не прощу», — вспоминал поэт.
«Вероятно, ему казалось, что мать должна была молиться, менять компрессы — пытаться продлить жизнь своему ребёнку и, самое главное, надеяться», — поясняет Елизавета Терентьева. — Надежда Вольпин, одна из его возлюбленных, вспоминала, как его трясло, когда он рассказывал об этом. В его понимании мать просто сдалась».
Справедливости ради стоит отметить, что мать Есенина была чуткой и отзывчивой женщиной. Во время эпидемии в селе, когда многие болели, она приходила к соседям, помогала чем могла, в том числе по хозяйству. Существуют воспоминания о том, как сильно она любила деревенских детей, всегда стараясь угостить их чем-то вкусным: «то ягодкой, то фруктинкой какой из своего сада».
Ещё один интересный факт о матери: будучи простой и неграмотной женщиной, она переживала, что не может читать стихи сына. В 50 лет она поступила на курсы ликбеза. Несмотря на трудности освоения грамоты в таком возрасте, ей удалось выучить часть алфавита и научиться писать свою фамилию, а стихи сына она в итоге запоминала наизусть, воспринимая их на слух.
«Пудрил носик» и привычки денди: личная жизнь и стиль поэта
В детстве Сергей Есенин имел игрушки, редкие по тем временам. Сохранились упоминания о деревянном коне — небольшом, недорогом, но вызывающем зависть у всех! Ещё одной любимой и редкой игрушкой был пароход. Хотя сами игрушки поэта до наших дней не дошли, этнографический музей предлагает примеры, позволяющие представить их внешний вид.
Любопытный факт из детства, который сохранился и во взрослой жизни: поэт так и не полюбил субботу, испытывая к этому дню постоянное неприятие. Причина заключалась в еженедельном ритуале ухода за волосами! Ему мыли голову, стригли ногти, «…гарным маслом гофрили голову, потому что ни один гребень не брал кудрявых волос. Но и масло мало помогало. Всегда я орал благим матом».
При этом Есенин очень любил красоваться и имел привычку любоваться своим отражением. Надежда Вольпин вспоминала, что Сергей Александрович часто смотрелся в зеркальце, и отмечала, что она никогда не ревновала его ни к женщинам, ни к ребёнку так сильно, как к зеркалу. Он знал о своей привлекательности, поэтому его тянуло удостовериться в собственной прекрасности. Ещё один забавный факт из области внешности: Сергей Александрович пудрил носик! В богемной среде того времени мужчины часто пользовались пудрой для лица. Иногда он также запудривал рыжину, которой отливали его волосы.
В юности Сергей Александрович предпочитал носить косоворотки, но это отчасти было данью петербургской публике. Во время Первой мировой войны царила волна патриотизма, и в моду вошёл неорусский стиль: косоворотки разных цветов, кушачки с кисточками, сапожки. Это был своего рода рекламный ход, привлекающий внимание к русской деревне и его творчеству.
Позднее его стиль изменился, и Сергей Есенин превратился в настоящего денди. Современники вспоминали, что для выходов он выбирал серый костюм с жемчужным отливом, который прекрасно оттенял его золотые волосы. Однако порой он мог эпатировать публику, изменив любимому костюму: однажды он явился в гости к Августе Миклашевской в цилиндре и широкой крылатке а-ля Пушкин.
Попытки установить хоть какой-то распорядок дня для Сергея Есенина были обречены на провал. Его последняя супруга Софья Андреевна Толстая пыталась навести порядок в его жизни, но, как оказалось, привить ему дисциплину было бесполезной затеей. Он много трудился, хотя и случались у него загулы, но, справедливости ради, они не были такими яркими и продолжительными, как ему часто приписывают. По воспоминаниям коллег, его жизнь была спокойной и размеренной, хоть и неупорядоченной, без лишних конфликтов.
Простота проявлялась и в его пищевых привычках. Он предпочитал самую обычную еду. Из пирожных любил те, что подавали в «Стойле Пегаса», например, «черничная нашлёпка на подошве из картофеля» — вот такой десерт начала прошлого века. Из мясных блюд предпочитал утку, а пил… желудёвый кофе! Точно неизвестно, любил ли он его, но другого просто было не достать. Рецепт, по словам Елизаветы Терентьевой, таков:
«Надеваете рюкзак, отправляетесь в лес, — шутит она, — отбиваете жёлуди у свиней, которые там пробегают, сушите, поджариваете. Дальше — помолоть и залить кипятком. И всё, можно наслаждаться напитком!»
